Люблю твой бережок

С камушком,

Солдатская вдова

Аннушка.

Ну что поникла ты

Плечиком?

У бережка сидеть

Легче ли?

Вода течет, течет,

Мутится,

По ней плывет, плывет

Утица.

Роняет на волну

Перышко.

Я на тебя взгляну

Солнышком…

Люблю твой бережок

С камушком,

Солдатская вдова

Аннушка.

Ах, леса мои глубинные!

Заплутаю среди троп…

Запевай, отец, любимую,

Чтобы душу брал озноб.

Поднимались в жизни горести,

Словно горы на пути,

У тебя хватило гордости

Ни одну не обойти.

У тебя хватило мужества

На тебя и на меня!

Пусть глаза нальются мукою

Здесь, у Вечного огня.

Ах, поля мои широкие!

Балка тянется к ручью…

Мы с тобой, отец, не робкие:

Жизнь как раз нам по плечу.

22 июня 1941 г. с этого аэродрома вылетали

немецкие самолеты бомбить советские города

…Со свастикою шли, виднелись еле

Те самолеты в чистой синеве,

Под страшный рев умолкли колыбели

На Буге, на Днепре и на Неве.

В дубовой роще не щебечет птица.

Куда деваться ей от немоты?!

Земля тут красоты своей стыдится

И прячет в травах яркие цветы.

Бабушка Арина почернела

От годов, которые не счесть.

В пост она скоромного не ела:

— Грех большой, ведь бог на свете есть!

Мужа сняли у ворот с подводы —

На войне остался он без ног.

И опять глядела она годы

В угол тот, где на иконках бог.

Весть о смерти сына в сорок пятом

К ней пришла. Был этот день жесток.

Похоронкой жизнь ее распята.

Что же, бог, в беде ты не помог?

…Только горе отстоялось как-то,

Как-то распогодились деньки.

В палисаднике у низкой хаты

Розы и тюльпаны —как венки.

Бабушка Арина,

Сохранить бы

Мне твой взор, что так

Надрывно тих!

Черное лицо со светлым нимбом –

Все иконы

Пишутся с таких.

Будто бы хлебнули браги:

Выкусите, нате-ка!

В опрокинутом Рейхстаге

Гомонят солдатики.

И, от радости хмелея,

Женихи да ухари

Бороды поспешно бреют,

Хвалятся сеструхами.

Да и те, кого изрядно

Укатало времечко,

При гармошке при трехрядной

Пляшут, сыплют семечки.

И немецкие гармошки

Тоже не сторонятся,

Перестроившись немножко,

С гопаком знакомятся.

А земля еще дымилась…

Нужно было мужество

Принять сразу эту милость —

Плясовую музыку.

Война — ни апреля, ни мая,

И сердца остуда и хилость…

Зачем же, скажите на милость,

О ней все пишу я — не знаю.

Она мне самой надоела!

Я жгу безотцовщину в строчках,

Я рву испытания в клочья,

Но все — бесполезное дело.

Никто не сотрет мою память

И раны мои не залечит!

Опять мне вести о ней речи,

На землю с убитыми падать…

Войны опостылел мне холод.

Хотя б отпустила немного!

Но нет же, стоит у порога,

Стоит, никуда не уходит.

Воспринимали жизнь

Как милость,

У жизни стоя на краю.

Увиделись

И — удивились,

Что оба выжили в бою.

Нечаянной

Не веря встрече,

Слезами прерывая смех,

Прошли они

В тот долгий вечер

Немало отдаленных вех.

И всех погибших Воскресили,

И выпили за них

до дна…

В бою спасенная Россия

Лежала пашней у окна.

Второго мая в полдень у Рейхстага,

Как все – к стене поставив автомат,

Увидев над собою древко с флагом,

Солдат на плиты был свалиться рад.

Не отослав домой желанных строчек,

Он погрузился в громовые сны

И отсыпался сразу за все ночи

На тех обломках Мировой войны.

А рядом с ним бойцы и командиры

Уснули тоже.

И на их губах

Светилась первая улыбка мира,

От той улыбки онемел Рейхстаг.

Давно миновала пора

Жарких битв и походов.

Течет борозда черной речкой,

Волнуясь, к восходу.

В ударном труде соревнуясь,

Поют трактористы.

На травах осенних

Тяжелые росы искристы.

Родная Отчизна,

Могучая ныне держава!

В годину лихую

На горькой слезе удержалась,

На подвигах неисчислимых

Погибших героев,

Укрытых заботливо всюду

Землицей сырою.

Течет борозда.

Я возьму ком земли,

А в нем пепел…

Восход над Отчизной,

Как ты обжигающе светел!

И, щурясь, глядят на меня

Русокудрые деды,

Которые славой приблизили

Праздник Победы.

Которые были Россией —

Россией остались.

И в миг свой последний

Родным небесам улыбались.

Деду чем-то помогали

Степи, тропки отчие…

Выли бабы за стогами:

Матери и дочери.

А отец в сыром окопе,

Не знаком с осечкою,

Все «рассказывал» Европе

Про лужок над речкою.

У ложбинки в спелой охре

Схоронил товарища…

И не мог вздохнуть и охнуть —

Сердце жгли пожарища.

За Победу было пито.

За окно с геранями.

А земля была разбита,

И душа изранена.

Закурили, сняли шапки

У дощатого крыльца,

Зарумянились солдатки

От забытого словца.

Опрокинули вчерашний

Неподъёмный горький день,

Можно думать и про пашню,

И про сломанный плетень,

И про домик обветшалый,

И про лампу-светунец,

И про то, что на кошаре

И в помине нет овец.

…Можно, отыскав отвагу,

Ледяной покров сломав,

Возвратить, как твёрдость шагу,

Нежность – трепетным словам.

Изувечен он пулями весь,

Не отыщется гладкого места…

Сыновей мать оплакала здесь

И с любимым простилась невеста.

Подступить не решилась река.

И туман над ним в клочья разорван.

Не базальт, не гранит,

но века

Охраняет он наши просторы.

От росы ль он горит поутру,

От слезы ль, что копилась годами?

…Мне б у жизни

стоять на ветру

С дивной крепостью этого камня.

Нарядилась опять наша улица к маю.

Побелены известью даже сараи…

Из железа и шифера новые крыши,

Гребешки петухов озорнее и выше.

А на улице нашей есть хата одна —

Далеко камышовая крыша видна…

В этой хате живет одиноко вдова.

Ей в совхозе дают уголек и дрова.

Предлагали и крышу не раз перекрыть,

Но об этом напрасно с вдовой говорить.

«Не кладите, – ответит, – на сердце мне

камень,

Мне покрыл ее Ваня своими руками…

Сам нажал камыша и снопов навязал…»

И замолкнет – не в силах перечить слезам.

Тут уже не нужны никакие слова…

«Постоит еще крыша», – добавит вдова.

Колокольный звон, колокольный звон!

Все идет на Русь враг со всех сторон.

Сеча позади, сеча впереди…

И куда ни глянь – не видать ни зги.

Колокольный звон, колокольный звон!

Это всей Руси – неумолчный стон.

У каких дорог с кем сегодня Бог?

Кто там на порог выползет без ног?!

Прокатился гром, прокатился стон.

Где он, жизни край? – Здесь повсюду он.

Матушка, спаси! Матушка, спаси!

Сколько сыновей хоронить Руси?

Только что катил валом смертный страх,

А уже – могил тысячных он прах.

Дон течет, мостов нет – ни одного.

Падают – по сто. Встать – нет никого.

Чтобы воевать – силы где берут!

Чтобы отпевать – сироты идут.

Колокольный звон – вековая грусть.

Все идет орда на святую Русь!

Мимо поля проезжаю —

Быть большому урожаю.

Колосок – во всю ладонь,

Перепел – на сто ладов…

Но спасала тут меня

Наша линия огня.

Замелькали гимнастерки,

И пошли «тридцатьчетверки»,

Кто-то вскрикнул и упал —

Оттого лазорик ал…

Лейся, поле, мое, поле!

Песня, горестная доля…

Над тобой кружит июнь —

Он все так же свеж и юн.

А на поле бугорок,

Навсегда от слез промок.

Мне эта прохлада

Пшеничной волны,

Российские добрые

Синие льны и шрамы земли,

Плач полыни седой —

Завещаны теми,

Кто спит под звездой.

И песни мои, и рассказы о тех,

Кто падал в цветущие

Травы и в снег,

Под дождь и под звезды

Подставив ладонь…

Любви моей им

Возжигаю огонь.

На войну шли парни – парни хоть куда!

Сиротели деревеньки, города.

Лес шумел, играло лето на дуде,

Птичьи трели затихали – ой – везде!

И покосы выгорали тут и там,

И густой туман клубился по следам.

Парни шли и шли, да все в один конец!

По следам скакал назад невидимый гонец.

И все весточки последние он вез.

На их месте колосились рожь, овес.

И курчавились березки дальних лет —

Не свидетели – участницы побед…

Над обелиском солнце светит низко.

Холодных плит касается рука.

В полях, в лесах – ни далеко, ни близко —

Плутает одинокая тоска.

Она – и взор, и слух дум материнских,

И вдовий крик: «Ты где, любимый мой?».

Над обелиском солнце светит низко,

А если дождь пойдет – сплошной стеной.

По всей России ходят обелиски —

Свидетели тех огненных годов.

И светят, словно белые записки —

Со всех бесчеловечных тех фронтов.

Не дай мне, жизнь, обезголосеть,

Не дай мне равнодушной стать…

Горят тяжелые колосья,

Солдат в атаках пули косят,

И с похоронкой никнет мать.

Не дай мне, жизнь, обезголосеть

Средь стыни ладожского льда…

Что он пустой глазницей просит?

О чем у тропок и у просек

Кричит латунная звезда?

Не спрашивай, сынок, какой была война!

У бабушки своей возьми ты ордена.

С тех пор как военком их в дом принес,

Она слепа, слепа она от слез!

Не спрашивай, сынок, какой была война!

Зима России – это холод, седина

И сыновей ее, и дочерей,

Которые и верою, и правдою,

И честью всей

Служили только ей!

Не спрашивай, сынок,

Какой была война…

Никогда такого не бывало,

Чтоб не слово видела, а слог,

Над своею лишь бедой рыдала

И от окрика сжималась бы в комок.

Просто о себе я забывала

И вблизи искать не смела брод:

Разве без меня на свете мало

Слез людских, печалей и невзгод?!

Ничего не забыли мы

И ничего не простили…

Стлалась ночь за окном,

И метались обрывки дорог.

Путь от Волги до Эльбы

Не галькой мы белой мостили!

Где бои прогремели —

Все кости и чертополох.

Путь от Волги до Эльбы

Еще под ногами дымится.

Ни тепла, ни жилья!

На столетия он оскудел.

Как печеные яблоки,

Сморщились черные лица

Нерожавших солдаток

И старых неласковых дев.

Ничего, ничего отойду как-нибудь

От удавки-тоски и кромешной обиды,

И упрёк заглушу, и к воротам не выйду –

Для случайных гостей моё время всё вышло.

И вдали пропадает невидимый путь.

Ничего, ничего, вновь гроза отгремит,

А зайдётся ль рыданьем опять – неизвестно.

Ей в пределах моих, может быть, стало тесно…

Я стою пред всем и земным, и небесным,

И опять что-то сердце щемит и щемит.

Ничего, ничего, ничего, что весна

Меня крылышком даже не зацепила,

Но какая-то держит на плаву меня сила,

Хоть давно уже я не умна, не красива,

И мне кажется только, что я в мире одна.

О войне стихи я не пишу,

И в слова о смерти не играю –

А с бойцами в бой сама хожу

И не понарошку умираю.

Жизнь поит меня живой водой,

Радует весенним благовестом…

Я лежу под каждою звездой

И под каждым холмиком

Безвестным.

Зацветают каждый год цветы,

Каждый год снега в округе тают…

И стоят солдатские кресты,

А за ними Родина святая.

Отцов день рожденья девятого мая.

Ну надо ж вот так угадать!

О том, как пришел он с войны, вспоминает

Его поседевшая мать.

А взгляд у отца по-мальчишечьи светел,

Доверчиво миру открыт.

Задавит цигарку,

посыплется пепел —

Увидится серый гранит.

Окинет он взглядом нас, разом притихших,

Когда все по чарке нальют:

— Сегодня, браточки,

все пыпьют за погибших,

А не за родившихся пьют.

Но мать его вздрогнет и с думкой иною

Свою выпьет чарку до дна:

Ведь если б не сладил он с пулей шальною

Жила бы старушка одна.

Перевал, перевал,

Мне ль тебя не осилить?! —

Сколько раз укрывал

От врагов ты Россию?

Не ковыль, не ковыль —

Дым под зноем палящим,

Да клубистая пыль —

Вновь от конниц летящих!

Перевал, перевал…

Облака — полукругом!

Кто здесь не побывал,

Не беседовал с другом?!

Сколько лет, сколько лет

Среди травного шума

На высоком челе

Дремлет русская дума?!

Не самолет врага, а птицы тень

Легко плывет над мирною равниной…

Как он спешил, спешил Победы день,

Бежал и полз, и падал на руины.

Вот он пришел, Победы день,

В деревни, города!

Вокруг цветень. Победы день

Желанным был всегда…

Победы день, Победы день…

Мы радуемся солнцу и весне,

Несут ветра все ароматы мая,

А тот, кто выжил, выжил на войне,

Путь боевой сегодня вспоминает.

Земля надела праздничный наряд,

Мы отстояли мирный труд в атаках,

Подолгу мы задерживаем взгляд

На обелисках и цветущих маках.

Теперь и миром, и свободою владей!

Ржавеют где-то гаубицы, мины…

Как он спешил, спешил Победы день,

Бежал и полз, и падал на руины.

Мы бруснику горстями могли

Брать с земли, где задумчивы сосны.

И слепил пас расплывчатый блик

Ненасытного яркого солнца.

Мы отборную ягоду в рот

Отправляли, смеясь белозубо,

И нежданно наткнулись на дот,

Развороченный взрывами грубо.

И подруга моя не смогла

Не припомнить в столе похоронку.

Не брусника,

а кровь потекла,

Заполняя собою воронку.

Поколенье отцов не за страх,

А за совесть землёй становилось,

Чтоб Россия жила не впотьмах,

Не сдавалась

На чью-нибудь милость!

Всё, что будет и было допреж

У меня дорогого, святого, –

Это память о них –

Тот рубеж

Обозначили сердце и слово!

Святая Русь, в моих глазах темно! —

В тебя бросает стар и млад каменья,

Забыв про все твои «Бородино»

И пушкинское «чудное мгновенье».

Забыв твои прекрасные слова

О мужестве, о чести и о воле,

Не поклонившись храму Покрова,

Не побывав на Куликовом поле.

Им что – твои заботы и дела?!

Им что – твои горюч-ключи все – слезы!

Не им ты все погосты отдала,

Не им светили белые березы.

О Родина моя, забудь, забудь

Клеветников предательские речи!

Через века летит твой ясный путь.

Он светом звезд и глаз моих отмечен!

Мне радостно и горько в мире жить,

Ловить жар-птиц… не приняв яд злословья!

А поле Куликово, где кружит

Орел…

У моего лежит у изголовья.

Святая Русь, великой ты была!

И никогда ничьей не станешь тенью…

Сегодня все твои колокола

Вновь соплеменников

Зовут всех к единенью.

Немало, немало девчонок хороших.

С любовью своей разминулись.

Состарились поодиночке…

О как тяжело приходилось им

Темною ночкой

Глядеть из окна в небеса,

Где цвели золотые горошины.

Вздыхали:

«Любимые, вас не дозваться!».

И на завалинках сидя, пели подружки.

И ласковый шепот их слышали

Только подушки!

И только во сне приходили

Любимые. Их целовали.

Семья растет:

Невестки две, два зятя!

Над вербою склоняется заря.

Дед на рассвете кутается зябко

И думает, что прожил жизнь не зря

А тут война.

И на четыре года

Покрыла тьма притихшее жнивье.

Невестки как опущенные в воду,

А дед им: «Ничего, переживем!»

Он дочерям заглядывает в лица

И хмурится: «Они и не они…»

А про себя: «Родимая землица,

Храни себя И свой народ храни!»

Но полегли сыны и оба зятя.

На поле сиротливое сел грач.

Дед делает свистульки для дитяти,

И в каждой, как ни пробуй,

Слышен плач.

Все я иду под отеческим небом,

Все наплывает на очи мне мгла…

Сирот кормила война черным хлебом

И накормить все никак не могла.

Если б стреляла война холостыми!

Если б кормильцы вернулись домой!

Но все стояли амбары пустыми,

В них все не сыпался хлеб яровой.

Да и озимый хлеб не торопился

Лечь на столы, где был раньше пирог.

Но камелек все же где-то топился,

И мы летели к нему со всех ног.

Нам не хватало порой и похлебки.

Ну а кулеш – не найдешь днем с огнем!

Время хлестало нас жгучею плеткой —

Тем сыромятным сиротским ремнем.

Где было взять моим сверстникам бедным

Мяса на кости в той пропасти дней?!

Сирот кормила война черным хлебом

Из лебеды и каких-то корней.

Я надпись читаю. Поверить не смею –

Ни дня рожденья, ни смерти дат!

«Солдат Неизвестный» – бумагой заклею

И напишу я: «России Солдат».

Сиянием солнца просторы залиты,

На мраморных плитах – сухая хвоя,

Коснулась на миг ледяного гранита

Ладошка покуда живая моя.

Солдаты России, Солдаты России!

Вы – Слава Отчизны на все времена,

Ах, как же недолго, недолго носили

Вам данные матушками имена.

Только бы снова

Дышать под грозою озоном!

Кланяться в пояс и колосу, и камышу…

Я поступаю,

Подумает кто, нерезонно, —

Это лишь кажется,—

Я улыбаясь скажу.

Ясная линия,

Не затуманься, пожалуйста!

Буду идти я единственной

Тропкой из ста

Через дожди и осенние эти

Пожарища,

Только бы даль, что зовет,

Оставалась чиста.

Тускло светится

Солнышко красное,

И ракита поет за мостом.

Отпеваю кого-то

И праздную,

Забываю кого-то с трудом.

Все, что было,

Куда оно денется?

Ожиданья полна, как вчера…

Пусть всегда

По родной земле стелются

Золотые мои клевера.

Из двадцати тысяч советских солдат,

погибших в Берлине, пять тысяч

похоронены в Трептов-парке.

Высыпаю я горстку землицы,

Лист берёзы, слетая, кружит…

Пяти тысячам воинам снится

Незабытая мирная жизнь.

Шли последние в мае бои,

И, надеясь с бедой разминуться,

Те солдаты в посланиях своих

До сих пор обещают вернуться.

Не вернутся они, не придут,

К ветеркам, что теплынь разносили…

К Трептов-парку сегодня ведут

Все пять тысяч дорог из России.

Уже под вечер вернулась мама.

Осели плечи под шалью рваной:

Достаньте, дети, в мешке – картошка…

Подмороженная… немножко…

И к стенке валится, и тихо плачет.

И – к самой маленькой! Ко мне, значит…

А завтра снова, чуть только утро —

Взмахнет крылами над полем влажным,

С тревогой смутной она отважно

Пойдет навстречу грядущим болям…

А писем нет – на глазах состарится:

То вдруг слезами она зальется,

То руки стиснет, то в крик ударится:

«Когда ж – вернется?!».

А новый день заботами новыми,

Детским плачем опять наступает.

Как и везде, огневая, суровая

И здесь продолжается – Передовая.

Четыре года – четыре вечности…

Месяц голый над хатой с вечера!

Месяц – хлебом плывет скоромным.

Боимся неба и – похоронок…

У нас от голода ребра выпячивают:

Четыре года – война нас нянчила.

И все не верится – неужто завтра,

Чуть день засветится – ни стона, ни залпа…

Я – огненного времени птенец,

Опять над полем брани пролетаю

И вижу, как рассыпанную стаю

Подкашивает там и тут свинец.

Огонь разлучный гнёзда все спалил,

Обуглил птиц живое оперенье…

Господь, на что мне грустное прозрение? –

Но бог войны всегда неумолим.

О жизнь – всего прекрасного венец!

Победа мне была такой наградой.

Зачем же вновь круги земного ада,

Высвечивает память-светунец?!

Я – огненного времени птенец.

И, над землёю пролетая низко,

Где поднялись кресты и обелиски,

Вновь склёвываю жалящий свинец.

О, День объявления войны!

Уйди ты, уйди с моих глаз.

Как, будто Земля в небесах

Перевернулась сто раз!

О, как же ты, Родина, шла

Чтоб не остаться в былом, —

На пашнях война что сожгла,

Ты вновь восходила зерном.

А День объявленья войны –

Злой идол — всё жертвы просил.

Овсы золотые и льны,

И рать он за ратью косил.

А Родина шла всё вперёд

По далям, залитым огнём.

И шёл за победой народ,

Мужая в боях с каждым днём.