Родина вас позвала…
Бросили поселки, города,
Сапоги мазнув тавотом, дёгтем…
Господи, помилуй! – Ну куда?
Ну куда, родные, вы идёте?
Не идти, конечно, вам нельзя —
Родина вас позвала в час грозный!..
Враг идёт, армадой всей грозя.
Победим мы рано или поздно!
Ярче будет вам звезда сиять,
И лесок поможет, и погода.
Перед вами буду я стоять
На коленях все четыре годя.
Как идёте вы – взгляну, взгляну –
Из просторов Камы или Волги
На такую страшную войну
Все по зову Родины и долга.
Ну а сердце всё кричит: — «Куда?»
И июньский дождь всё льётся, льётся,
Как над камнем брошенным – вода,
Так над тысячами и земля сомкнётся.
Первый парень на селе
Первый парень на селе
В дом пришёл навеселе.
Не ругай его, мамаша!
Глянь, не тронут на столе
Твой последний пирожок,
В нём с ванилью творожок.
Отчего ж ему он душу,
Словно пламенем, ожёг?
— Матушка, — ведёт он речь, —
Больше уж нельзя беречь
Мне в кармашике повестку,
А то завтра можешь слечь.
И упала в ноги мать:
— Тебе ж рано воевать!
Восемнадцать через годик…
— Мама, силушку, не трать!
К сельсовету не ходи,
Там народу пруд пруди,
Собери харчи в дорожку…
И прижал её к груди.
…Дом теплом не обогрет
Уже много, много лет.
Пирожки печёт мать сыну,
А его всё нет и нет.
Война. Куда девались краски?
Война. Куда девались краски?
Страна бедой обожжена…
Убиты детство, нежность, ласка –
И только Родина жива!
А будет жить она – известно! –
Недаром не смолкает бой…
Сто раз убитые воскреснут
И Материнство, и любовь.
И лился дождь
И лился дождь, и падал снег,
И рябь на речке зеленела.
Но дело двигалось к весне,
И враг метался то и дело.
Под ним горела вся земля.
Бросал он огневые точки.
А в копоти все тополя
Уже наметили листочки.
И был – понятно – враг не рад
Тому, что так сюда спешил он…
Был уже рядом час расплат
И час побед несокрушимых.
Над обелиском…
Над обелиском солнце светит низко.
Холодных плит касается рука.
В полях, в лесах – ни далеко, ни близко —
Плутает одинокая тоска.
Она – и взор, и слух дум материнских,
И вдовий крик: «Ты где, любимый мой?».
Над обелиском солнце светит низко,
А если дождь пойдет – сплошной стеной.
По всей России ходят обелиски —
Свидетели тех огненных годов.
И светят, словно белые записки —
Со всех бесчеловечных тех фронтов.
Здесь бои прогромыхали
Пробивались тут с боями
Наши хлопцы…
Впереди –
И берёзки тут стояли
Даже с пулями в груди!
Ой, берёзы, вы берёзы! –
Светлый Родины рассказ…
Думы радостней и слёзы
Чуть светлее среди вас.
Я ладошкою закрою
Рану старую ствола.
Больно… кажется – порою:
Я берёзой тут была.
Памятник в граните чёрном –
Боевых тех дней печать,
Мне берёзовой свечою
Путь героев – освещать.
Самшитовый волчок
— Нет! Нет – всем войнам –
В мире похорон
Уже довольно…
Брат стреляет в брата.
… Самшитовый волчок –
В ручонке детской он
На улице Тектон
Уже давно оплакан.
Но нет – огонь и дым,
Огонь и дым!
Семимоторный самолёт
Жжёт высоту…
Останется комбриг
Навеки молодым,
Поймает пулю
Санитарка на лету.
Плескались тысячи
Знамён, знамён
По всей израненной,
Затоптанной стране…
И не сочесть вовек
Живых имён,
Пропавших в этой
Проклятой войне.
Баллада о конном взводе.
За работу дни апреля взялись,
Гонят к небу травы, сок берёз…
Жеребята дружно засмеялись,
А их мамки хрумают овёс.
Конный взвод готовится к атаке,
У коней идёт по холкам дрожь…
Конь слабак, конечно, против танка!
Только преимуществ много всё ж.
Кони в чистом поле разгонялись
И не топли в кровяной росе.
Автоматы плавились…
Смеялись
Жеребята реже всё…
И все
Скоро смолкли…
Остались от взвода
Конников святая седина…
Да ещё и упряжь,
А порода
Напрочь вся была изведена…
Я теперь люблю любую клячу.
И хоть век войну давно унёс,
Слышу всё, как жеребята плачут,
И как кобылицы вёдра слёз
Льют, заржав, на травные разливы
На Орловщине и на Дону…
И не диво, вовсе мне не диво,
Что весь мир давно проклял войну.
Война уходит.
Уходит война из дворов. И проулок
От железных рстанков умылся уже…
Только наши леса всё стоят в караулах
Старый тополь – дозорный – стоит на меже.
Позасыпались и заросли все окопы,
И на благо Отчизны нас радует труд…
Только так же, как деды берут Перекопы,
Так и наши отцы – Кенигсберги берут.
И не тратят мужчины последние силы
На Берлин – хоть бы справиться с ним поскорей!
Но Россия всё смотрит, всё смотрит Россия
На рассветы глазами всех вдов, матерей.
От Невы до самого Амура
От Невы до самого Амура –
Где дожди, где солнце, а где – снег! –
Смотрит небо тяжело и хмуро
На фашистов оглушительный успех.
Ишь, как враг расправил свои плечи!
Как он зарядил оркестров медь!
Для него рассветом брызжет вечер.
Чтоб ему, проклятому, сгореть!
И не знали мы, тогда не знали,
Устоит ли в битвах наш народ
И где будет реющее знамя
Через месяц или через год.
От Москвы до самого Амура
В самом чреве наших всех краёв
Властвует над нами пуля-дура
Даже там, где не слыхать боёв.
Выстрел первый
Выстрел первый,
Выстрел пятый
И стотысячный уже,
Но Россия не распята.
Всё – на том рубеже!
Дух берёзовый, сосновый…
И чего ж тут нам не жить!
Русской жизни все основы
Разве мыслимо крушить?
Все у нас воюют: кони,
Люди с лесом и травой!
Все идут в одной колонне
За победою, одной.
Первый выстрел,
Пятый выстрел.
И за каждым – та ж беда!
Мы побед не знаем быстрых.
Сокрушительных вот – да!
И монгол об этом знает,
Шведу – наших вод не пить.
Для нас враг, как резь глазная,
И под ним нам не ходить!
Лучше нам – сухарь и стужа.
Даже, может, хуже – той…
Зря над нами ворон кружит –
Первый выстрел и шестой…
Старый воин снова приумолк
Старый воин снова приумолк,
Закурил и вышел за ворота.
Видно, вспомнил боевой свой полк,
От которого в живых – лишь рота.
В пальцах дрожь… Цигарку затянул.
Загуляли по спине осколки…
И, услышав над собою гул,
Вздрогнул и опомнился – «московский».
Он не ведал, что такое страх.
Сгорбился. Глядит на сына снизу…
Во дворе играет внук. В руках
У него отстреленные гильзы.
Говорят мне: «Пиши ты о мире!
Говорят мне: «Пиши ты о мире!
Ведь в глаза не видала войны!»
Нарывается трактор на мину –
Слышу стоны среди тишины.
Говорят мне: «Пиши о закатах,
И ковыльные дали стели…»
Но сосед не выходит из хаты –
Надоели ему костыли.
Он словечко на ветер не бросит,
Безызвестный герой, замполит.
И земного вина он не просит.
И куда-то часами глядит.
Слышит, может, он звон поминальный,
Видит Родину в чёрном дыму.
И в палате он той, госпитальной,
Слышит: «Не отдадим никому!»
Говорят: «Будь в деталях точнее…»
Но какие ж детали, когда
Одногодок в снегу коченеет
И в руинах лежат города.
Под обелиском зреет алыча.
Под обелиском зреет алыча.
Кровавы капли заревой порою…
О чём они, о чём они молчат
В могилах, безымянные герои?
Но мы их всех зовём по именам.
Зовём, не дозовёмся и поныне…
И песни их доносит ветер к нам –
Медовый запах с горечью полыни.
Он не был горек, этот хлеб войны
Он не был горек, этот хлеб войны,
Что был и с лебедою, и с половой.
Твоей, Отчизна, не было вины,
Что не хватало хлеба нам и крова.
Что о гостинцах не могли мечтать –
Их не было тогда на свете белом…
Я помню до сих пор ещё, как мать,
Увидев почтальона, каменела.
А по степям гуляли буруны,
И птицы озирались, помня фрицев,
Бомбивших землю… Горек хлеб войны,
Но он помог Отчизне прокормиться.
Не спрашивай, сынок, какой была война!
Не спрашивай, сынок, какой была война!
У бабушки своей возьми ты ордена.
С тех пор как военком их в дом принёс,
Она ослепла, слепа она от слёз!
Не спрашивай, сынок, какой была война!
Зима России – это холод, седина
И сыновей её, и дочерей,
Которые и верою, и правдою,
И честью всей
Служили только ей!
Не спрашивай, сынок,
Какой была война…
Первый день войны.
Это ж надо – сколько пытки,
Сколько «ох» и сколько «ах»!
Все распахнуты калитки
И подъезды в городах!
Поезда, повозки мчались
От зари и до зари.
И Россия-мать, печалясь,
Всем сушила сухари.
Первый день, как и другие,
При берёзовых свечах,
Я несу все годы-гири
На раскромсанных плечах.
— Будь он проклят! – повторяю, —
Этот первый день войны.
Не дай Бог он снова грянет
Средь цветов и тишины.
Баллада о почтальоне.
Травы в рассвете волглом,
Травы – в лучах заката…
Для исполнения долга
Фёдор – в военкомате.
А военком: «Пригодных
Всех возрастов ты старше,
Трудностей ведь
Походных
Не обойдёшь на марше…»
Фёдор домой вернулся,
Сделался почтальоном,
Первой беды коснулся,
Сотой – во всём районе.
Горе пришло к соседке,
Что колготилась с двойней,
Запричитала: «Детки-и…»
Выпал из рук подойник.
Фёдор шёл вдоль забора:
«Я ли виновен, я ли…»
Словно в горах озёра,
Слёзы в глазах стояли.
На площади волною шёлк
На площади волною шёлк
Идёт на лица наши…
Всё нынче в мире хорошо,
Когда б не взоры павших.
Они со вех сторон глядят.
Во взглядах нет досады.
Они нам, словно говорят:
«Да, всё идёт как надо!
Спасибо, что сюда пришли
Вы снова в День Победы!
Мы заждались вас здесь в тиши
У обелисков белых.
Пусть небеса качает звон
Всех духовых оркестров.
И песня пусть со всех сторон
Летит!
Летят знамён всех всплески».
На площади знамён пел шёлк,
И плыл над головою…
И внук со мною рядом шёл
Походкой строевою.
Солдатские кресты
Ночь войны.
Материнское сердце не спит.
Гул бомбежки
И горечь блокадного хлеба…
Соловьиную рощу
Свинцовая вьюга знобит –
Не кусты, а кресты
Поднялись тут до самого неба.
Солдатские кресты,
Кресты и обелиски
Стоят на всех ветрах,
Погостах продувных.
Стоят у всех дорог
На всех холмах российских
И стынут на глазах
У нас у всех живых.
Заревою росой
Край родимый умыт,
Страшно видеть нам смерть
Через прорезь прицела…
Мы в атаку идем
Вместо тех, кто вчера был убит,
Кто за мирную жизнь
Заплатил ту огромную цену.
Тусклый блеск орденов
Различаем ещё,
На груди наших старых солдат –
Ветеранов,
Вытирают они
В День Победы слезинки со щёк
И молчат вместе с нами
У братских могил и курганов.
Солдатские кресты,
Кресты и обелиски
Стоят на всех ветрах,
Погостах продувных…
Стоят у всех дорог,
На всех холмах российских
И стынут на глазах
У нас, у всех живых.
Хатынь
«Хатынь, Хатынь, Хатынь!» —
Стучится пульс в рассвет…
Я замираю – не в ладах с речами –
Нет, не из камня
Здесь старик изваян, нет! –
Изваян он из мировой печали.
Как он смирен!
Как пред миром тих!
На небеса, молчанья не нарушив,
На леденеющих руках своих
Несёт невинную,
Погубленную душу.
Он вздохнул: «Ну что ж, не зряшно!
Он вздохнул: «Ну что ж, не зряшно!
Не отдам себя за так!» —
Ах, как было ему страшно
Лечь с гранатами под танк!
И, обняв свою землицу,
Помолился небесам
За любимую столицу,
Где ни разу не был сам.
И не слышал он, как грянул,
И не маузер с руки,
А в цветении – поляна,
Где ромашки, васильки,
Словно чистые светёлки, —
Сколько же погибло их! –
Где сидели перёпелки
Мирно в гнёздышках своих.
…О герое пишут повесть.
Как, да что, да почему…
Поступить иначе совесть
Не позволила ему.
Радистка
Эфир оглох от крика: «Где ты, слышишь?..»
В ответ опять – навеки – тишина.
И снова в кольцах золотисто-рыжих
Крылом лебяжьим плещет седина.
Врач скажет: «У девчонки сдали нервы…»
Подвинет к свету нянечка кровать…
А каково ей было самой первой
О гибельных сраженьях узнавать?
А каково ей было в скалах где-то,
Кривя в рыданьях полудетский рот,
Кричать: «Звезда, звезда…» — но без ответа
То рота оставалась вновь, то взвод.
А луна, было ей всё равно…
Вечер был полнолунен и тих.
Чья-то тень по равнине блукала,
Хоронила «своих» и «чужих», —
Было тех и других там немало
Среди груд ледяного металла.
А луна, было ей всё равно.
Где чужой и где – свой, не смотрела
Она в метрики…
Будто вино
Она выпила. Окаменела.
И живой снова стать не хотела
Потому, что никак не могла
И «своих» и «чужих» видеть в яви,
И копать, где все корни сожгла
Та бомбёжка –
Бесчётные ямы,
Как когда-то на речке Каяле.
Снайпер
В снегу девчонка стучит зубами:
«Сейчас бы в русской погреться бане…»
Ресницы, брови в густой опушке.
Глаза на мушке, глаза на мушке.
Фашисты! Что им – в чужом дому?!
По одному их! По одному…
Сейчас бы чаю в солдатской кружке!
Глаза на мушке, Глаза на мушке…
Забыты школа, цветы, подружки…
Глаза на мушке, Глаза на мушке…
…Напарник весточку в часть несёт:
Немецкий снайпер её «засёк».
В госпитале
«У меня на сердце хмарь, —
Говорит соседу Колька, —
Провалялся весь январь
Я на госпитальной койке.
Мне б однополчан своих
Поскорей догнать и малость
Подсобить…»
Не знает, — их
Горсточка уже осталась.
И ко всем врачам подряд:
«Выпишите, ради бога…»
А ему не говорят,
Что отнять придётся ногу.
Шла война и убивала
Шла война и убивала,
Убивала каждый день,
И пока не убывала –
Прибывала в лице тень.
Злою вестью, пулей вражьей
Среди поля, у избы…
Убивала там, где даже
И не слышали стрельбы.
Слово страшное «сирена»
Я узнала не из книг –
Мать, схватив меня, серела
И бежала в этот миг.
Вновь бессильною ручонкой,
Шею мамы обовью…
До сих пор за ту девчонку
Я боюсь, за мать мою.
Однополчане
Воспринимали жизнь как милость,
Стояли на её краю…
Увиделись и удивились
Что оба выжили в бою.
Нечаянной не веря встрече,
Слезами прерывая смех,
Преодолели в этот вечер
Немало самых знобких вех.
И всех погибших воскресили,
И выпили за них до дна…
В бою спасённая Россия
Лежала пашней у окна.
Как мы сумели…
О, те военные тропы!
О, эти пропасти в ад!
Объединилась Европа
Против тебя,
Красноармеец
Советский Солдат!
Мир оказался весь ввергнут
В бойню, каких нам не знать!
Финны, румыны и венгры,
Чехи, испанцы, французы
И вся австрийская рать.
И словаки туда же!
И голландская кость!
И итальянцы даже –
Вон сколько их для поживы,
Стервятников, собралось!
Сколько же нужно было
Пушек и автоматов,
Чтобы с фланга и с тыла
Вновь и вновь
Заходить…
Чтобы везде гнёзда смерти
В травах медвяных вить?
Полконтинента трудилось,
Чтоб наш народ убить.
Каска
Красноармеец пишет письма,
Сняв раскалённую каску.
Слушает жадно шорохи листьев,
Глядя вокруг а опаской.
Каску он сам выбирал, лично,
Прятал в жару в траве…
Каска стала ему привычной.
Как волосы на голове.
Клевала не раз её вражья пуля.
Осколок, другой кусал…
Годы войны каску согнули.
Шрапнелью на ней враг писал.
Спасала каска его от ветра,
От дождей затяжных порой…
Красноармеец всегда ей верил
И ей благодарен за то, что – живой.
Не надо — о войне!
— Не надо — о войне!
— Ну, хорошо! – Ни слова…
Но сыну по весне
Идти в солдаты. Снова
Я говорю себе:
И, может быть, война
Вовеки – не начнётся!
Я знаю, что не устоят на месте
Я знаю, что не устоят на месте
Солдаты наши бронзовые все.
Они шагнут из Курска и Полесья
Поближе к той ничейной полосе.
Они умрут ещё не раз, поверь мне,
Ещё не раз заслужат ордена…
Они в строю. Вечерняя поверка
Пусть выкликает все их имена.