Библиотекари! Вы всему миру кровная родня!

И мудрость знаний, и открытия храня,

Надежд мне подарили океан и листопадную зарю,

И небеса, где я парю…

Вы животворный людям дарите родник,

Мечту заветную и путеводную звезду…

Профессор в мантии, студент и ученик
Слагают гимны вашему труду!

Книг стеллажи, как этажи! Библиотека — храм души

И в белокаменной столице, и в глуши.

Там шелестят, взлетая, крылья белых птиц — страницы книг,

Мир открывая каждый миг.

Библиотекари! Вы в книжном море словно огоньки,

Что освещают лица, сердца уголки…

Познанья ветер, ветер утренний уводит нас в страну чудес,

В прекрасную страну чудес

Бывало в жизни – в глазах рябило,

В глазах рябило от слез и горя,

Но поднималась моя рябина,

Моя рябина на крутогорье!

О чем-то пела она хорошем,

Звала, будила во мраке луны,

И становилась посильной ноша,

И напрягались у сердца струны.

И хоть по-прежнему было вроде:

И мрак, и ветер осатанелый!

Я твердо знала, что ангел бродит

У темных окон в одежде белой.

Вчера и сегодня являлась ко мне

Девчонка, не я ли? – на белом коне,

На белом коне!

Ее я спросила: «Куда ты?» — она,

Отчаянной дерзости, веры полна,

И веры полна.

Махнула хлыстом и умчалась вперед.

Теперь за нее меня робость берет,

Все робость берет…

Знакомые звуки слышны в стороне,

Девчонка там скачет на белом коне,

На белом коне.

Прошу я девчонку: «скачи-ка назад,

Где речка и выгон.

И розовый сад,

И розовый сад…»

Допросилась до всего,

До всего договорилась,

До всего договорилась,Допросилась до всего,

Мне не надо ничего,

Чем когда-то я гордилась.

Я летаю в небесах,

Вижу то, что видеть надо.

И не на моих весах –

И усталость, и досада.

Я не думаю совсем

О своем насущном хлебе,

И плывет ко мне без стен

Замок в бирюзовом небе.

И, как шлейф, —

судьба за мной,

Годы, луговые ситцы…

Стерся тихий голос мой,

Слился с голосом синицы.

Ездили в кибитках, дрогли мы на дрогах

По донским, сибирским заспанным дорогам.

И клубились тучи в долгих далях хмурых,

За целковый кучер загонял каурых.

Только за целковый купленное время

Уходило скоро за туманный гребень.

…Нынче мы торопим поезда, трамваи,

Уложится в сроки всё ж – не успеваем.

Жизнь сама – такая быстрая дорога!

Мчим под облаками – под окном у Бога.

Если б когда – нибудь стать я могла

живописцем,

То научилась бы временем повелевать!

Я на деревьях моих сохранила бы листья,

Солнечный зайчик на стенке сумела

поймать.

Если б далась мне палитры волшебная лира.

Я бы твой образ могла без конца рисовать,

Чтобы любили тебя все красавицы мира,

Чтобы веками могла тебя к ним ревновать.

Не синим туманом дали повиты –

Любовью моей.

И не ветвями склонилась ракита –

Печалью моей.

То не пшеницу полощет ветер –

Платье моё.

Нет, то не солнце так щедро светит –

Сердце моё.

Не хмелем июнь заплетает ограду –

Моею тоской.

И не вином наливается кисть винограда –

Моей слезой.

То не река разлилась половодьем

Во все края –

Древним сказанием где-то здесь бродит

Жизнь моя…

Жизнь широка, как море,

Но пропадают моря,

Жизнь с водопадом спорит,

С вечностью янтаря.

Жизнь, как цветы, прекрасна,

Но вянут в лугах они,

Солнце лучи погасит –

Жизни горят огни…

Жизнь – водопада птица –

Даже ранена влет,

Вечно она стремиться! –

Лишь вперед и вперед.

Не надо забав казаку –

дай коня вороного!

Несет он овес ему

и золотые подковы.

А девушка смотрит,

сверкает зубов перламутром,

Коня вороного жених ей

приводит под утро.

— Владей, — говорит он, —

и мной, и моею забавой! …

О, как ликовали в то лето в округе купавы!

Тут вспыхнул огонь,

луговая сгорела обнова,

И дым повалил из ноздрей

у коня вороного.

… Блестят у вдовы под окном золотые подковы –

То ночь к ней приходит

в обличье коня вороного.

Печаль смиренная не вечна!

Уйдет, надежду зароня.

И горький случай

не повенчан

С удачей завтрашнего дня.

Земной напиток часто горек.

Но все же — что ни говори! –

Нас обнимают волны моря,

Врачует луг в цветах зари.

Пусть новый день

подаст карету,

И гром устроит тарарам,

Лучом ликующим согретый

Мир снова улыбнется нам.

Пускай гуляет

дождь по крыше!

Погожих будет много дней.

И жизнь

так благодатно дышит,

Покуда сердце бьется в ней.

Когда читаю иль пишу стихи,

Я забываю про свои невзгоды —

Так забывал мой прадед у сохи

Про ревматизм, про горести и годы.

Твердела на сохе его рука,

И в землю ноги упирались крепко…

Ещё не каждая моя строка

Сравниться может с бороздою предка.

По прямоте и простоте своей,

И по необходимости бесспорной!

Моя строка…  А суждено ли ей

Стать бороздой, и скоро иль нескоро?

Что порасскажут мне ещё года?

Какие ветры пролетят над миром?

Но прадеда прямая борозда

Была и будет мне ориентиром.

Когда я укрощу любовью зверя

И окажу старейшему почёт,

Я каплей в речке становлюсь. И верю —

Благодаря и мне она течёт.

Я у постели посижу больного —

Дню уходящему скажу: «Постой».

И вспыхиваю свечкою от слова,

Сияющего чистой добротой.

Свою печаль в могилу я зарою

И к неудачам повернусь спиной,

Узнав о бедах друга, я порою

Теряю силы, делаюсь больной.

О, с вами я, друзья, смеюсь и плачу!

И если вам близки мои слова,

То в жизни я, наверно, что-то значу.

Имею, значит, на неё права.

Кружева, кружева, кружева

На всех окнах,

На соснах и елях.

Ах ты, зимушка, чья ты жена

Иль зазноба

Ты чья на неделю?

С кем, подружка, в холодных сенях

Обнимаешься ты под тулупом?

С кем летаешь на белых конях

По вершинам и скальным уступам?

Не устану, покуда жива,

Я твоей красотой любоваться!

Хоть бы бросила мне кружева, –

Сколько с ветром тебе целоваться?!

А ей нечего мне отвечать.

И сама она точно не знает,

Сколько петь ей и сколько молчать,

И носить снеговейное знамя.

Оттого и целует в сенях

Она каждую тёплую руку,

Оттого и на белых конях

Разгоняет смертельную скуку.

Леди Макбет, что с тобой?! –

Взгляд блуждающий,

сутулость…

У тебя была любовь,

А ты к власти потянулась.

Страшен совести капкан.

Царствен, хоть и безоружен,

Улыбается Дункан:

«Вот и трон тебе не нужен!»

С адским пламенем в груди.

Банко вслед тебе смеется…

Позади и впереди

Кровь людская речкой льется.

Леди Макбет, длится он,

Твой безумный пир кровавый!

Сыт по горло Альбион

Страшной славой небывалой.

Сколько сотворила ты добра!

Сколько ты придумала придумок,

Чтоб у Витьки, Вовки и Петра

Хлеб лежал на дне холщовых сумок!

Чтобы у зелёных дочерей

Было за душою по улыбке,

Сколько развесёлых сентябрей

Золотом ты постаралась выткать.

Вот стоишь опять, глядишь нам вслед

У реки, где полегла осока…

Знаем. Всюду нас достанет свет

Глаз твоих, как свет звезды высокой.

Осел подтаивший снежок,

На нем мои следы.

Стал невысоким бережок –

Прибавилось воды.

И ветви тонкие свои

Ракита в речке моет,

И горя горка не таит –

Прощается с зимою.

Мать-и-мачеха, слышь-ка, стукнем в ладошки!

Цвет твой желтый такая чудесная брошка…

Ни пред кем за собою не помню вины я –

Так зачем же ладошки твои ледяные?

Мать-и-мачеха лист повернула мгновенно,

И тепло заструилось по дрогнувшим венам,

И ладошек моих она тихо коснулась –

Материнская нежность в ней, видно, проснулась.

Мать-и-мачеха стала судьбой мне в дороге:

То долина в цветах, то крутые отроги…

То участье, то пропасти снова встречаю…

Мать-и-мачеха – радость моя и печали.

— Да поможет вам Бог, —

Говорю, провожая гостей, —

Буду ждать от вас добрых вестей…

Да поможет вам Бог

На распутьях дорог!

— Да поможет вам Бог, —

Говорю я пилотам, врачам,

Морякам, что бросают причал,

И девчатам, что льнут к их плечам, —

Да поможет вам Бог

На распутьях дорог!

— Да поможет вам Бог! —

Говорю я, встречая детей,

И летящих на юг лебедей,

И мечту потерявших людей, —

Да поможет вам Бог

На распутьях дорог!

Начинаю вас я забывать.

Равнодушно

день за днем листаю.

Все равно, к какой

пристать мне стае,

На какой мне станции

вставать.

Начинаю вас я забывать.

Вы меня давно уже не ждете.

Это значит — лето на излете,

Что же на него нам уповать.

Начинаю вас я забывать.

Начинаю вас я забывать.

Пусть проходят годы

вереницей,

Коль в терновник

залетела птица —

Ей, видать,

уже не сдобровать.

Начинаю вас я  забывать.

Не знаю, сердце,

Как тебя постичь!

Что будет,

Если впрямь понять сумею

Молчанье скал

И журавлиный клич,

И эту даль

С бескрайностью своею?

Как мал ты, мир,

И как ты, мир, велик!

И будто кровоточит

Лунное сиянье

Над кладбищем,

Где материнский крик

О каменные бьется

Изваянья…

О сердце,

Как, ну как тебя унять?!

Какими спеленать тебя Ветрами?

Болишь, болишь

В моей груди опять.

Какие травы приложить мне

К ране?

Вы простите мне простой мой грех житейский,

Не однажды я влюблялась на веку:

В первый раз – в раскучерявый слог расейский –

В залихвастое в заре ку-ка-ре-ку.

Во второй – влюбилась – намертво вцепилась

Я зрачками – в дорогие небеса.

Вечно б на моём виске бы жилка билась,

И поля бы зеленели и леса!

Ну а в третий раз влюбилась, как разбилась

На кусочки – не собрать себя давно! –

Взгляд твой царский, ус гусарский – это милость

И потеря, и находка заодно.

Я влюблялась – право слово! – не однажды

В речку, в дуб, что хмелем весь обвит…

Я люблю родной свой край кровинкой каждой,

И не мыслю своей жизни без любви.

Я юностью своей не дорожу —

Пусть зрелость у меня в душе хлопочет,

Я ей на плечи руки положу,

Скажу: «Ну что ж, что стали дни короче…»

Пускай уронит на виски зима

Холодную, заснеженную прядь —
Я отогреть себя смогу сама,

Ей звёздного цветенья не отнять.

Пусть стелется передо мной простынный,

Чистейшей белизны студёный свет —

Я к ласкам ветра сроду не остыну,

Не разлюблю кипенье трав вовек…

Мне губы знойные ночами снятся,

Что тянутся к прохладному ручью…

Я не устану никогда смеяться

И плакать никогда не разучусь.

Ни тоски, ни обиды.

Солнце в желтом кругу…

Кровянеет рябина

На осеннем снегу.

Будто рана сочится –

Сколько ж перевязь класть!

Будто падает птица –

И не может упасть.

Колосья пляшут у меня перед глазами,

Над ними блин румяный – солнца круг.

А за базами, сенными возами –

Акации-невесты встали в круг.

Речную воду ивы пьют и кони,

С горы сбежала девочкою тень…

Но почему так сердце неспокойно

За хрупкий мир, за этот светлый день?

И за кусты, что водят хороводы,

И за людей, что, пот смахнув с лица,

Вдруг вспоминают прожитые годы,

И нежность обжигает их сердца.

Посижу в холодке я под вязами

У текучих, задумчивых вод…

Нас терзает любовь и обязанность

Пожесточе, чем плети господ.

И какое уж там вдохновение!

Вьют верёвки и этот и тот.

Даже хуже, чем солнца затмение, –

От усталости сомкнутый рот.

Только солнце скользнуло застенчиво

На ладошку уселось мою…

Ах, ужели я птица не певчая? –

Вот взлечу на сучок, запою.

Уйду я в землю. С вами разминусь.

Мелькнёт, исчезнет в поднебесье птица.

Ни к чаю, ни к обеду не вернусь,

Никем я вам не буду приходиться.

Судьба подарит вам ручьи, леса

и небеса, и соловья не ветке,

И в дорогом застолье голоса

Давно ушедших светлоглазых предков,

Что пели песни, собирали мёд,

Хранили родниковые колодцы…

Уйду я в землю.

Пусть она живёт!

Пусть никаким варягам не сдаётся!

Пришла зима, дорога дней бела.

И ни к чему теперь уже секретничать,

И ни к чему теперь уже скаредничать:

Любимой я и любящей была.

Пришла зима, дорога дней бела.

Сквозь сумрак дней даль жизни плохо видится.

Где там Египет с Нилом, где там Лидица?

И я сама была иль не была?

Пришла зима. Настали холода.

И снег укрыл мгновенья и года.

Мой дед – кубанский хлебороб.

И бабка моя – жница…

По сторонам моих дорог

Всегда росла пшеница.

Когда шумели зеленя

И наливался колос –

Светлело сердце у меня

И пробивался голос.

А если колос этот чах,

А тучи где – неведомо…

Плыла тоска в моих очах

И бабкина, и дедова.

И не уйти от той тоски,

От радости, тревоги…

Я собираю колоски

Вдоль всей моей дороги.

Немало, немало девчонок хороших

С любовью своей разминулись.

Состарились поодиночке…

О, как тяжело приходилось им

Темною ночкой

Глядеть из окна в небеса,

Где цвели золотые горошины.

Вздыхали:

«Любимые, вас не дозваться!».

И на завалинках сидя, пели подружки.

И ласковый шёпот их слышали

Только подушки!

И только во сне приходили

Любимые. Их целовали.

Не любить — не даю зарок.

Что ж, что времечко —

под уклон!

Раскатаю я шесть дорог,

А седьмую — сверну в рулон.Раскатаю я шесть дорог,

По другой — суету тревог,

Стану у четырех — кричать,

Чтоб меня ты услышать мог.

Ну а если не дозовусь

Наяву тебя и во сне –

Раскатаю седьмую — пусть

Сто смертей приходят ко мне.

Смешались краски в круговерти,

Размыло радость и беду.

Не от рожденья, а от смерти

Я новый счёт делам веду.

Всё чаще в сердце боль утраты,

Я рощи нахожу по пням.

Погост на холмике покатом

Кто приторочил к моим дням?

Я оглянусь и занемею,

И не смахну слезы с лица…

По бровке чувств иду ровнее –

Не от начала, от конца.

Смотались в клубки и запутались тропки,

Связались в узлы заревые дороги.

В какие-то избы входила я робко,

И чьи-то с поминок везли меня дроги.

Но снова толпящийся зал ожиданий,

И галки на ветках, и лето, и осень…

И не позабыть ни одно из свиданий,

Тоску ни одну мне в дороге не бросить.

И мало мне счастья, и мало печали,

Трепещет сердечко – чему оно радо?

Хочу, чтобы вечно колёса стучали, –

И – ветер в лицо, пусть с дождём или градом!

Создаю я свой мир по утрам

Из полей и тревожных небес,

Когда холодно, сыро горам

И когда просыпается лес.

Создаю я свой мир

(пусть звенит!)

Из травы и сиянья лучей,

Когда солнце уходит в зенит…

Создаю я свой мир из ночей.

…Даже если вокруг ничего,

Ни тропы, ни звезды, ни огня –

Создаю я свой мир…

И его

Бесконечность

Пугает меня.

Спасибо, любовь,

Что меня научила печалиться!

И что подарила мне весны

На сказку похожие.

Спасибо за нежность,

Что в сердце моем не кончается,

За это молчанье,

Спугнувшее фразу расхожую.

Любуюсь кипеньем садов

И оранжевой зорькою,

И мелкого дождика

Слушаю я откровения…

С улыбкою мною травинка

Надкушена горькая,

Спасибо, любовь,

За прекрасные эти мгновения!

Татарник живучий — у нас говорят,

Его не возьмешь ни косою, ни плугом.

Он в срок зацветет, заиграет заря

Малиновым цветом над пойменным лугом.

Татарник колючий. Но что за дела!

Мне листья его колыбельную пели…

Закрою глаза и увижу: пчела

Уснула в цветке, будто бы в колыбели.

Татарник в крапиве, в свечах купырей…

И что перед ним я стеною застыла?

Была от него я за десять морей,

За десять земель, но о нем не забыла.

Те же репа, вареник в сметане,

И все те же прудки в лебедях…

Как живешь ты, страна, в глухомани?

Как еще при царе при Султане –

Так при нынешних всех «медведях».

Те же волны прохладу плескают

В лица, что посерели в пыли,

Те же ветры за пряди таскают

Поле желтое, что с колосками

Пропадает в лазурной дали.

И все те же, неслышные в громе,

Речи в блестках живых янтаря.

Все равно мне, кто нынче на троне…

А подсолнух мой в желтой короне

Лезет выше и выше зазря…

Он уже в чьем-то пухлом кармане

С чьим-то паем до новой страды…

Как живешь ты, страна, в глухомани,

Где мужик исхлестал себя бане,

Где опять продаются суды?

Где бессильны земные поклоны

И страдает Христос на кресте,

И порушены жизни канон

И глядят обреченно иконы

На бардак, что творится везде.

У нас за стеной куст сирени

Растет в соседстве с бузиной,

И не смолкают в них свирели

Разноголосые зимой.

Прошу я ветер дуть потише,

Умерить ветреную прыть,

Хочу я снять с себя пальтишко –

И эти два куста укрыть…

Цветут с весной во всем согласны!

Цветут, как юности привет.

И греют душу мне напрасно –

От прожитых я зябну лет.

Хлеб печёт сегодня мать,

Завязав платочек,

Сковородки подавать

Заставляет дочек.

– Только мне без сквозняков!

Жар от печки пышет…

Наготовит пирожков

И румяных пышек.

А потом на стол муки

Пригоршню подкинет,

И смеются колобки,

Мячики такие!

Хлеб посадит в печь

И вслух

Скажет: «Слава Богу!»

И весёлый хлебный  дух

Потечёт в дорогу.

Черен красный плащ мой

от густой темноты.

Я больна,

но не брат милосердия ты!

Между нами все счеты

давно сведены,

А глаза у тебя —

зелены, зелены…

Вновь зарею морозы

рябину нальют,

Но дрозды и рябинники

зорю склюют.

Станут ночи черней

от моей седины,

А глаза у тебя — зелены,

зелены.

Что пожелать мне Вам под Новый год?

При кошельке чтоб были и при силе,

Чтоб не назад глядели Вы  — вперед!

И чтоб к Вам в гости шутки приходили.

Смеяться шутки не помогут Вам

Над всем смешным, что с Вами приключилось.

Пусть смех тот со слезами пополам –

Вы повторяйте: «Плакать нет причины!»

Вы улыбайтесь! Многим так нужна

Улыбка Ваша, чтобы черпать силы…

А жизнь, ах, жизнь,

она ведь, как княжна,

И нет ее прекрасней, нет – красивей!

Заиграл горизонт перламутром,

Луч сверкнул, серый гребень пробив,

Снегирями засыпало утро

Стайку красно-багровых рябин.

Завтра снова уйду спозаранку,

Наст ломая и пористый лёд.

Не польщусь я на камень-обманку:

Может, платины сколок сверкнёт.

От породы пустой я отмою

И слова золотые средь строк…

Зря ль ходила я в гости зимою

К снегирям, взяв лосиный следок.

Зря ль от грохота лесоповалов

До сих пор я ещё устаю.

Зря ли красное солнце вставало

В том ковыльном пшеничном раю.

Мне оттуда хорошие вести

Шлют большая родня и друзья…

Как хочу, хоть одной своей песней

В звонких росах остаться там я!

Чтобы гроздьями звёзды качались.

И пришпоривал ветер коня,

Чтобы люди людьми оставались

На Земле, где не будет меня.

А луна, как лодка на плаву…

Красота повсюду мне встречается,

Если нет – из памяти зову.

прорубаю синие окошечки:

В том – луга, веками их косить!

В том – снега, а  в том – мелкий дождь ещё

Только- только начал моросить.

Встретится мне ивушка – печальница,

Громыхнёт нежданно в небе гром…

Красота на свете не кончается-

Вот она опять – за тем бугром!

Пусть порою жизнь мне сердце выстудит!

Я осилю злобу и вражду:

Красота мне помогает выстоять

Даже там, где и сама не жду.

Я всегда любила Бога.

Над столом среди родни

Он сидел… Но от порога

Увела меня дорога.

И попробуй – догони.

Появляюсь в кои веки.

Бог сидит под рушником.

Матушка вареник лепит

Вытирает глаз платком.

Ничего не забывает…

Хоть бьёт боль её под дых.

На двоих стол накрывает.

Было – на десятерых.

Кто-то умер, кто – уехал,

Разошлись с былым пути…

Сколько тут летало смеха!

Где его теперь найти?

Ждут вареники на сите,

Чтобы прыгнуть в кипяток.

– Не оставь ты нас, Спаситель,

Скажет мама, сняв платок.

Побежит опять дорога

За просёлок, за межу…

Я всегда любила Бога.

Почему, теперь – скажу.

Я живу и живу на земле – что за милость !

Никого, никого ни за что не кляня.

Я на свет этот белый, наверно, явилась,

Чтобы стало немного светлей от меня.

А вдали моя родина часто мне снилась,

От нежданной тревоги меня заслоняя.

И рябинка в бантах прямо к сердцу склонилась,

На ветру колокольцами ягод звеня.

Пусть судьба и любовь улыбались мне мало!

И удачи мои всё брели стороной…

Мне довольно того, чтобы солнце вставало

Над могилами предков моих, надо мной.

Я, жизни суетность презрев,

Отбросив ваши стрелы с ядом,

Не стану звать Господень гнев

На вас…

Мне этого не надо.

И славой я не дорожу,

И красотой былою, тленной,

И только Лире я служу,

Бессмертной Лире дерзновенной.

Я на подушке вышивала

Цветы и радугу — детей.

Мне было лепета их мало,

И было мало их затей.

Я на подушке вышивала

И дождь, и солнышко — детей,

Заря опять вставала ало,

И дни метелила метель.

… Не вдену нитку я в иголку.

По именам детей зову.

Зову, зову их, но что толку? –

Беру подушку и реву.

Я теперь не спешу никуда.

Не страшны мне уже опозданья

На ушедшие вдаль поезда,

На забытые мною свиданья.

Я теперь не спешу никуда,

Как идущие дни вереницей…

Так осенняя медлит вода,

Вдруг поняв: «А куда торопиться?»

Вновь по земле ставропольской дороги бегут,

Шепчется с Горькою балкою речка Калаус,

И Стрижамент в облаках ковыли стерегут…

Милая родина всюду со мной оставалась.

Как же красива степная моя сторона!

Вдоволь согретая ласкою рук работящих…

Память моя, ты под ветром звенишь, как струна.

Лебеди сердца, кто вас остановит, летящих?!

Там я гуляю под пологом древних небес,

Где поселились мои незакатные звезды.

— Снова куда ты?

— Мне надо лететь позарез!

В старый мой дом никогда возвращаться не поздно!

Как же красива степная моя сторона!

Пчелы кружат над полями под солнцем палящим…

Память моя, ты поешь и звенишь, как струна!

Лебеди сердца, кто вас остановит, летящих?

Спят дома, полыхают на небе зарницы,

Кто-то стелет туман у ракит, тополей…

И луна высоко поднялась, словно птица,

Над просторами пашен и гречишных полей.

Мне в заветном краю и ручей молвит слово,

Словно память живая, со мной он везде…

Я рубашку твою полощу в родниковой

Слегка горьковатой студеной воде.

Дремлет древний ковыль, и качаются тени

Лошадей густогривых родной стороны…

Это давняя быль – соловьиное пенье,

В поле ветер игривый да сиянье луны.

На родимой земле – что за милость! –

Я живу, никого не кляня,

И на свет этот белый явилась, —

Чтобы стало светлей от меня.

Мне вдали моя родина снилась,

От печалей меня заслоня.

Вот березка ко мне наклонилась,

Защищает от ветра меня.

Пусть судьба улыбалась мне мало,

И удачи брели стороной!

Лишь бы солнышко вечно вставало

Над любимой моей стороной.